Дармен Садвокасов: «Надо быть внутренне воином!»

Автор интервью Сергей Лекомцев сейчас работает на радио и пишет статьи, а когда-то он, как и многие пермяки, занимался киокушином. Под руководством сэнсея Юрия Артюшкова дошел до 6 кю. Сергей отлично знает всю старую гвардию киокушиновцев, поэтому его интервью всегда получаются глубокими и неформальными.



Дармен Садвокасов, один из самых известных пермских каратистов, — улыбчивый парень, похожий на японца. Правда, японских кровей у него нет.
В этом году он наконец-то взошёл на пьедестал почёта чемпионата мира в абсолютной весовой категории. Это своеобразная олимпиада для каратистов — «абсолютка» — проводится один раз в четыре года. Для тех, кто не понимает, объясню: в абсолютной весовой категории нет разделения по весу, то есть боец с весом 70 кг может биться со 100-килограммовым каратистом.

К каратэ у меня особое отношение — сам занимался каратэ несколько лет и, естественно, обойти вниманием это событие я не смог. Кроме того, в этом году исполняется 40 лет Федерации киокушинкай-каратэ Пермского края. С Дарменом мы говорили не только о каратэ.

Начнём, как всегда, с самого начала: как пришёл в киокушинкай?

Десятого марта 1996 года в Перми проходил чемпионат России по взрослым... У моего отца есть друг, дядя Саша Попов, его родной брат, дядя Костя, занимался с Александром Николаевичем Алымовым — с самого начала, когда только киокушинкай появился в Перми. Популярность каратэ тогда была не чета нынешним временам: на соревнованиях были полные трибуны. Отец достал пригласительные. А я в то время был «навандамленный». (Смеётся.) Брюс Ли — это была не моя тема. А вот Ван Дамм — для меня было всё.

В общем, достали мы эти пригласительные, сходили на чемпионат. Я, конечно, ничего не понял, но мне дико понравилось. Какие-то фразы говорят: «аке», «широ», «шо мани рей». Вообще ничего не понимаю! Бой вижу — в восторге! Это было 10 марта. А 10 апреля я пришёл на тренировку к Константину Геннадьевичу Анкудинову. Отец нашёл двух тренеров, пришёл домой, положил на стол два листочка и говорит: «Вот смотри. Это Анкудинов, у него тренировки в тресте № 14. А это Гостев, у него тренировки в другом месте».

Отец у меня работал и работает в сфере транспорта. Он нам с мамой сразу разложил, что в трест № 14 будет проще добираться, потому что мы жили на Мильчакова. По транспорту и выбрали Анкудинова. (Смеётся.)

Ван Дамм Ван Даммом, но что заставило тебя остаться?

Да всё понравилось! Ван Дамм в «Кровавом спорте» — это же чистой воды каратэ! Я до этого ходил в разные секции: в каратэ, в баскетбол за школьную команду играл, ходил в большой теннис, перед каратэ дзюдо занимался. И самое интересное, что мы на дзюдо с ребятами «вертушки» били. (Смеётся.) Мы не понимали разницы. Мы думали, что дзюдо и «вертушки» в стиле Ван Дамма — это одна тема.

И когда я пришёл к Константину Геннадьевичу, то это было что-то из фильма «Лучшие из лучших». Помнишь, там в самом начале корейские таэквондисты стоят в рядах и бьют удары? И вот на первой тренировке нас поставили в ряды, мы встали в дзенкуцу-дачи (Базовая стойка в каратэ. — Прим. автора), ходили и кричали «киай!». Я был вообще в шоке! Я же попал в «Лучшие из лучших»! (Смеётся.) Я встал в первом ряду в центре, Константин Геннадьевич стоял прямо передо мной. Я домой пришёл вообще в диком восторге! Так и началось.

Слушай, но дикий восторг ведь проходит, а потом начинается «пахота»...

Константин Геннадьевич, видимо, сразу меня заприметил. Задатки, значит, были. Каждый вечер, когда все ложились спать, я делал на первую полосочку громкость на телевизоре, включал видеомагнитофон, смотрел «Кровавый спорт». Там, помнишь, есть моменты, когда его тянут? Я подвигал кресла и пытался тянуться. Думаю, в то время практически все пацаны это делали. (Смеётся.) Знаю точно, что мои друзья это делали. И я реально сидел в шпагате между креслами и, как Ван Дамм, делал руками всякие фигуры. (Смеётся.) Это было каждый вечер! И у меня уже была растяжка. Я умел бить тоби-уширо-маваши (Удар в прыжке. — Прим. автора.)

Даже месяца не прошло, Анкудинов подошёл ко мне, спросил, как зовут, и предложил заниматься каждый день. Получилось, что я не успел «застояться» и попал в новый оборот, из него уже не выскочишь.

Там был такой зал — сейчас таких нет! Это надо было быть фанатом, чтобы в таких условиях тренироваться! Я застал ещё малую толику той «жести», которая была. (Смеётся.)



Но сейчас ведь дети совсем в других условиях тренируются.

Сейчас, конечно, рай!

Рай раем, а каратэ изменилось со временем?

Ты имеешь в виду дух?

Да, именно дух. Преодоление себя и всё такое...

Сложно сказать, изменилось ли пермское каратэ. В принципе, и сейчас есть ребята, которые показывают высокие результаты, стараются чего-то достичь. Они готовы многим жертвовать на этом пути, терпеть... И их немало. У них условия другие. Но сейчас у всех условия поменялись. Раньше все ездили на автобусах и трамваях, а сейчас на тренировки на машинах ездят. (Улыбается.) То, что общая масса детей стала слабее внутренне, — это, наверное, так. Как сказал Фернандо Варгас перед боем с Оскаром де Ла Хойей: «Сложно встать на пробежку в 6 утра, если спишь на шёлковых простынях». Отчасти это есть.

То есть дух киокушина всё равно остался?

Ну конечно! Особенно турнирный дух — чемпионаты мира, Европы... Он нисколько не изменился. Меняются техники, стили, тактики — дух остаётся!

Насчёт духа. Я тоже занимался киокушинкай. Ты это знаешь. И когда я сейчас захожу в школу, меня сразу накрывает: хочется одежду скинуть, надеть доги и подраться. У тебя нет такого?

Когда идёт подготовка к соревнованиям, это психологически очень тяжело. И в этот момент начинается отторжение. Особенно, когда выходишь на пик формы. Ничего не хочется. Только лежать на диване, смотреть телевизор, есть чипсы. Но, с другой стороны, я понимаю, что заднего хода нет! А во всё остальное время я просто кайфую от всего этого! Мне нравится приезжать сюда на тренировки, тренировать детей. Я тренирую младшую сборную команду Пермского края. С желанием еду на работу. После тренировки, бывает, долго не могу уснуть. Всё время в голове прокручиваю план занятия, какие-то идеи возникают. Думаю, как с одним или другим ребёнком проработать то, чего ему не хватает.

Я передаю потом своих учеников Александру Николаевичу Алымову. Он у нас такой Олимп, у него дрим-тим (команда-мечта — Ред.) такая. Когда ко мне ребята приходят, я им сразу объясняю, что их задача — попасть именно в эту команду. Будете там — будете выступать на самом высоком уровне, будете выигрывать! Для меня это честь передать Александру Николаевичу своих учеников. В итоге мы с Серёгой Увицким, тренируя детей вместе, передали семерых. Это огромная честь для меня! Надеюсь, что кто-то из них выйдет на высокий уровень.

Сколько раз ты ездил на абсолютный чемпионат мира? Это ведь Олимпиада для каратистов, один раз в четыре года проходит...

Четыре раза я ездил.

Только с четвёртого раза попал в призёры?

Нет, почему? Я уже был призёром — в 2007 году. Там ведь награждают первых восемь человек — я был четвёртым.



Я имел в виду первую тройку — классических призёров, так скажем.

Если в такой формулировке, то да. На пьедестал я попал первый раз.

Ощущения?

Хм... Не сказать, что эйфория. Просто ощущение выполненной работы. Была поставлена задача, она имела верхний и нижний предел. На среднюю оценку я работу выполнил. Реально я хотел стать первым. Были шансы. И по жеребьёвке, и по физическим кондициям.

И по боям хорошо шёл, я смотрел трансляцию.

Да! И по боям неплохо шёл, но вот так получилось...

Осталось ощущение какой-то «недосказанности»?

Я всегда оцениваю турниры по внутренним ощущениям. Если у меня остаётся ощущение недоработанности, появляется неудовлетворение. А когда я считаю, что сделал всё, что в моих силах, то такого нет. У меня к себе на этом чемпионате нет претензий. И на душе спокойно.

Через четыре года поедешь?

О-ох... Сергей, я на этом чемпионате посмотрел на молодых. Очень уж они злые. (Смеётся.) Как начали там народ крушить, только щепки в разные стороны полетели! На моей памяти не было ещё такого чемпионата. Япония и Россия крушили всех подряд. Первое место занял болгарин, второе француз. Японцы их вообще не рассматривали как серьёзных претендентов.

Японцы — это же дикие планировщики и стратеги. Они явных фаворитов вывели из-под своих бойцов. Раскидали нас между собой. Хотя болгарин очень сильный. Он был в лучшей своей форме. Что касается француза... Игорь Титков (воспитанник пермского каратэ — Прим. автора) его реально «уделывал». И так Господь пожелал, что Игорь на последних секундах пропустил удар коленом. Вообще неявное колено было. Можно было его и не оценивать, но судьи дали «ваза-ари».

И всё-таки через четыре года поедешь?

Думаю, вряд ли. Мне уже будет 37 лет. (Улыбается.) Я не обладаю такими данными, как Филио, Фейтоза... (известные каратисты, победители чемпионатов мира — Прим. автора). Они весят 100-105 кг, рост выше 180 см... Честно говоря, я не загадываю. Может быть и созрею.

Слушай, абсолютный чемпионат мира — Олимпиада для каратистов... Призовые есть какие-то?

Есть, конечно. И федерация нам помогает.

То есть два миллиона евро в месяц ты получаешь?

Да для меня это вообще не деньги. О чём ты? (Смеётся.) А если серьёзно, получаем так, чтобы нормально жить.

А ведь был период, когда ты завязывал с киокушином?

Да, было такое.

Что там случилось?

Я потерял цель. Когда в голове возникает вопрос: «А для чего это нужно?», то очень сложно себя мотивировать. У меня возникали эти вопросы, я не видел смысла... Зачем быть чемпионом?.. Этот вопрос меня изнутри разъедал. Потом отпадал. Формировалась цель, ставились задачи...



Я так понимаю, там была какая-то история, связанная с религией?

Да нет. Религиозный аспект, наоборот, помогает. Он делает человека сильнее. С приобретением веры у меня отпали многие проблемы, которые есть у спортсменов. Сейчас у меня не возникает вопросов: «А почему так? Как они посмели так поступить? Это несправедливо!». Александр Николаевич (Алымов — Прим. автора) заставил меня задумываться.

На прошлом чемпионате мы плохо выступили, откровенно провалились. Я был расстроен дико. Помню, Александр Николаевич сидит на лавочке в нижнем зале, ест. Я подсел к нему, а он говорит: «Ну что, Дармен будет тренировать в себе смирение?». И вот эти слова меня успокоили. Надо идти дальше и делать то, что ты можешь и должен! Кто-то раздирает себя изнутри. Это губит. Появляется злоба, обида, она выплёскивается на родных, близких.

Почему единоборцы подвержены всему этому? Потому что мы знаем, что такое быть один на один с самим собой. Нам не на кого полагаться. Это не страх. Ты стоишь перед татами, тебя вот-вот вызовут... Шихан тут рядом, парни, с кем тренировался. А ты стоишь и внутренне кричишь: «Пацаны, помогите! Я не хочу туда идти». Потом смотришь на них и видишь, что они сами такие же — сами в себе. И понимаешь, что они ничем не помогут! А у тебя уже «задней» нет. Только вперёд. И вот тут уже думаешь: «Господи! Ну хоть ты помоги! Дай не сломаться!». Выходишь, первый удар — и всё, погнали!..

Ты сейчас тренируешь детей. Насколько это сложно? Есть разница, когда сам тренируешься и тренируешь?

Когда сам тренируешься — это «пахота». Когда тренируешь — творчество! Мандраж один и тот же, когда сам выходишь и когда твой пацан выходит. И тебе хочется ему что-то сказать, чтобы он вышел на новый уровень. У кого-то это получается. Это великие тренеры. Александр Николаевич, например. Это мастер психологии. Он действительно выводит людей на те уровни, о которых они и сами не подозревали.

Интересная история у меня случилась в Геленджике. У нас там летний лагерь проходит. Надо было лазить по верёвкам. А я терпеть не могу этого, у меня хват кистей слабый. Я даже в детстве по деревьям плохо лазил. Александр Николаевич, зная это, всё усложнял и усложнял упражнения. Я ещё те, простые, не могу сделать, а он уже выше планку поднимает! Помню, лезу по верёвке, он даёт задание, а я падаю, срываюсь... Вылезаю, а страховочная верёвка обмотала мне шею! И я понимаю, что если я сейчас грохнусь, то эта верёвка просто шею мне сломает. А сил реально нет! Я помню: какой-то рык из меня вырвался и я дополз до конца! Сполз вниз, а Александр Николаевич говорит: «Молодец, работу сделал, можешь идти купаться». А там условие было: если срываешься, то 600 раз надо было отжиматься.

Когда сам тренируешься — это «пахота». Когда тренируешь — творчество!



Какое-нибудь наставление скажи юным каратистам.

Мы каждый день разбираем Додзё-Кун. Ты же знаешь, что это такое?

Конечно, это клятва каратиста.

И так много вещей узнаём каждый раз. Надо для себя осознать и стать внутренне воином. Не в том плане, что надо с кем-то драться или брать в руки оружие. Нужно научиться преодолевать себя. Не важно даже, в какой сфере.

Не хочешь книгу читать — садись и читай!

Да! Недавно разбирали с ребятами. В Додзё-Куне есть фраза: «Мы будем соблюдать правила этикета, уважать старших и воздерживаться от насилия». Я у ребят спрашиваю: «Вы можете при тренере без разрешения сесть на тренировке? Отказать мне можете? А можете то-то сделать или вот это?» Они говорят: «Нет». Я спрашиваю: «А кто для вас самые близкие люди?». Они: «Родители». Я: «А вы при них можете это сделать?». И вот тут они задумались. Вот когда ты на тренировке один, а вне зала — другой — это не киокушин! Киокушин — это когда ты везде одинаковый! И на это способны только ВОИНЫ.