Масутацу Ояма. Борьба – это не просто спорт

 

 

Сгущался лондонский туман, Стив Арнэйл и я, мы оба молчали, сидя в медленно продвигавшейся к центру машине.

 

Арнэйл, державший под своим постоянным контролем тренировочный процесс двух залов, был сильно озабочен появлением Жана Пуатье, недавно прибывшего из Франции. Этот новоиспеченный британец, на днях буквально искалечил его лучшего представителя. Арнейл выставил против него молодого, но подающего большие надежды инструктора одного из филиалов. Тот был уже достаточно титулован, этакий всесторонний КО, и что же – теперь получалось, что после такого поражения Стиву больше некого было выставлять, кроме нескольких явных слабаков.

 

По слухам Пуатье являлся представителем стиля кёкусин. На дворе уже стоял двадцатый век, да и собственный вес уже давно перевалил за сотню килограммов, что отнюдь не радовало. К тому же, камнем на шее висели пятеро трудных учеников, которые только-только отваживались делать первые серьезные шаги в спорте.

 

Когда начинал создаваться первый филиал, Стив сразу же получил приглашение на эту работу. Однако в то время сама обстановка в зале, льющаяся кровь, стоны побежденных, все это создавало невыносимую, гнетущую, пугающую атмосферу... В соседнем филиале уже имеются два вполне зрелых соперника, о которых вовсю кричат спортивные афиши, расклеенные по всем стенам этого заведения.

 

 

Пока мы едем и вот так рассуждаем, где-нибудь в Америке или в Европе растет и матереет большая когорта приверженцев кёкусин. Вот, к примеру, южноафриканец, Утэнбогард и ему подобные, пока они росли и становились на ноги, я и понятия о них не имел.

 

И все-таки я верю в свою школу. Мое карате еще себя покажет. Тот метод, над которым я трудился, еще заявит о себе. Впрочем, какая разница: Утэнбогард или кто-нибудь другой, главное, что традиционные соревнования каратистов, которые можно теперь увидеть чуть ли не в каждом зале и к которым мы так привыкли, выглядят теперь «не так», неправильно в глазах новоявленных соперников. Вот и Кэнка, он тоже из тех же. Из-за него я, собственно, и начал шевелиться, начал лихорадочно перестраивать свой привычный жизненный ритм. Когда, как, при каких обстоятельствах возникают такие феномены. Пока это для меня загадка. Знаю только, что опасность кроется в их молодости, против которой нужно искать особые приемы.

 

– Что ж, сэнсэй, премного благодарен, – сказал Стив едва слышно, покидая автомобиль.

 

Я все еще был погружен в размышления о том, как в обозримом будущем заполучить красивую и полновесную победу, как все-таки вышибить из седла этого самонадеянного выскочку Пуатье, но для этого нужны были совсем другие, особые подходы. Когда речь идет о рядовых товарищеских матчах в среде единомышленников, то есть представителей одной и той же школы, тут и жертв намного меньше, да и шуму почти никакого. Открытый, честный бой. А с этим Лондонским Центром, – сплошные загадки. Взять, к примеру, хотя бы их Менца: традиционный бой ему не по нутру, а уж о честности и говорить-то не приходится. Видно, много эти выскочки кладут сейчас на карту.

 

Пока такие невеселые мысли вовсю одолевали мой усталый мозг, я внезапно отважился на дерзкий поступок. Неожиданно для меня самого я задумал отвлечься от того, что называлось «каратэ Ояма», и ринуться в полную ловушек и сюрпризов действительность, скрывающуюся за стенами залов Лондонского Центра. Я развернул машину, и что есть духу помчался прямо туда, где, казалось, меня ожидали одни неприятности.

 

Перед самым выездом из Японии мне пришлось разгребать целую кучу неотложных дел: организация новогодних состязаний, размещение спортсменов в общежитиях, отчеты, рапорты, ответы на звонки редакций, мечтающих заполучить мои фоторепортажи, верстка собственных мемуаров, которые неожиданно запросил один из журналов. А набралось их, как ни странно, целое собрание размером с небольшую энциклопедию. Наконец, теле- и киносъемки. Казалось, в Лондон, мне уже не выбраться. Однако, и хлопотам, к счастью, приходит, конец.

 

Обычно, когда решаешься на что-нибудь новое и важное, в такие минуты хочется поделиться своими страхами и сомнениями с близкими людьми, увидеть их реакцию, найти поддержку. Коллеги из Мусаси вряд ли восприняли бы мой теперешний порыв положительно. Скорее всего, им не понравились бы мои действия. Но Лондон – не Мусаси, и поддержки здесь ожидать было особенно не от кого. Это совсем другой, чужой, необщительный мир. Да, это даже не Ицукусима.

 

С другой стороны – чего там унывать. Не пригласить ли из того же Мусаси человек пять отборных ученичков, ну и с ними, родимыми, показать местным снобам, как надо понимать военное искусство. Честное слово, мысль была неплохая, однако, на ее воплощение мне пока не хватало решимости.

 

Школа Мусаси – это и есть воспитание в человеке решимости. Победить любой ценой, морально уничтожить противника, задавить не столько силой, сколько умением. Вот как нас всегда воспитывали.

 

Постепенно мысли мои вернулись к Пуатье, к знаменитому Ко Пуатье, о котором вовсю кричали афиши, уже расклеенные чьей-то старательной рукой. Да, равных ему пойди поищи.