Масутацу Ояма. Я начал свой путь в одиночку

 

 

Сколько я себя помню, так было всегда. Вся моя жизнь, вся моя карьера подчинялись всегда этому простому правилу. И не только у меня, кого ни спроси – все, немного поразмыслив, скажут: «Да, пожалуй, вы правы».

 

Обратите внимание, сколько сейчас повсеместно развелось профессиональных и непрофессиональных каратистов. Один только кёкусин собирает в своих залах толпу людей. Их число, по моим подсчетам, перевалило уже за полтысячи. Когда я начинал, в то время вряд ли кто-то мог назвать себя моим единомышленником. Я начинал в одиночку, но мой путь уже тогда был для меня предельно ясен.

 

Мое детство прошло в Манчжурии, на небольшой ферме. Манчжурия – величественный край, о котором слышали так много жители обоих полушарий. Так вот, в Манчжурии, на островке Хадзамасима и прошло мое детство, впечатления которого я бережно храню и по сей день, так как уже тогда я понял, что стиль моей жизни – борьба. Воспоминания эти прочно связаны с одним человеком, которого все звали Сумомо-сан.

 

На вид ему было лет тридцать шесть, и столько же, как говорили, знал он различных приемов драки. Только узнали мы обо всем этом не сразу. Господин Сумомо, или Сумомо-сан, был личностью крайне неприметной. Помню, он всегда держался в стороне, никогда не выпячивался, и нам, детям, не мог не показаться тогда чрезвычайно загадочным. Мы просто умирали от любопытства при каждой встрече с ним, ждали чего-то внезапного, необычного. Но всякий раз ничего особенного не происходило.

 

Однако, в один прекрасный день, когда все работники фермы и мы, дети, собрались праздновать какое-то мелкое событие в одной из чайных, в помещение вошел незнакомец. Сначала он вел себя вполне пристойно, так что все о нем скоро забыли и перестали разглядывать. Но, выпив изрядную порцию спиртного, незнакомый дядя вдруг принялся приставать к окружающим. Поначалу безобидно: достаточно было от него отмахнуться, и он уже отходил в сторону, присматривая себе новую жертву. Так продолжалось минут двадцать, пока, наконец, он не перешел все границы и не дернул господина Сумомо за его маленькую очаровательную косичку. Надо сказать, косичка эта всегда привлекала и наше детское внимание, но дернуть за нее казалось нам несбыточной мечтой.

 

И вот, к нашей великой радости, именно этот незнакомец и сделал то, о чем мы могли только помечтать. Однако, лучше бы этого он не делал. Да он и сам очень скоро сообразил, что сделал ошибку, но было уже слишком поздно. Молниеносным рывком Сумомо-сан вскочил на ноги и таким же молниеносным ударом повалил незнакомца наземь. Тот даже пикнуть не успел. Шуму не было почти никакого, все произошло в какой-то странной тишине, раздался только мягкий, приглушенный звук падающего тела, да еще дружный вздох окружающих. Вот это да!

 

Если раньше личность господина Сумомо вызывала у нас тихое обожание и глубокое уважение, то с этого момента, со случая в чайной, который привнес так много свежести в нашу последующую жизнь, мы просто стали его боготворить. Уже не было дня, чтобы мы стайкой не носились за ним, умоляя:

 

У господина Сумомо было и еще одно прозвище, которое нам, детям, также было хорошо известно: «Справедливый кулак». Но раньше он при нас никогда не пускал в ход свои кулаки, и вот теперь... Завидя нас, он не пускался наутек, наоборот, напускал на себя важный и таинственный вид, будто хотел и дальше держать нас в состоянии того беспредельного обожания, которое ему, что и говорить, ужасно нравилось. По крайней мере, нам всем так казалось. Он отшучивался, но ни разу не сделал попытки отмахнуться, уйти. Терпеливо сносил все наши приставания. По всему было видно, что детей он любил, может быть, потому что не имел своих.

 

Однако, дальше такого общения дело у нас с ним не шло. Так или иначе, он всячески увиливал от прямого разговора, и уж тем более от показа каких-либо приемов. Так прошло несколько недель. И вот, когда мы совсем уж было потеряли надежду, однажды мы с моим братом увидели его отдыхающим от своих обычных дел. Рядом не было никого, кто мог бы помешать нам беседовать, и мы снова принялись за свое, стали жалобно упрашивать его показать хоть что-нибудь.

 

И он стал вдруг рассказывать нам об искусстве драться. Тогда это тоже называлось боевым искусством. В рассказе я впервые услышал слово «каратэ», доселе мне незнакомое. Дело в том, что Манчжурия, как вы, конечно же знаете, расположена в Китае. Здесь прошло мое детство, здесь прошло детство многих и многих японских мальчиков и девочек, волею судьбы оказавшихся именно здесь. Многие здесь и родились. Так вот, о японских каратистах здесь мало рассказывали и, как я теперь понимаю, Сумомо-сан был кем-то вроде белой вороны.